"Я был осведомителем КГБ", - заявил на митинге депутат Саратовского облсовета Григорий Ахтырко.
Его голос, усиленный мегафоном, звучал неподалеку от громадного памятника Ленину, над центральной площадью, не слышавшей, наверное, за последние семь десятков лет ничего похожего. Он говорил минут пять. Затем бросил в толпу какие-то листки, но ветром их принесло обратно, к его ногам. Кто-то кинулся их подбирать. Кто-то подбежал к сходящему вниз депутату. Был он смертельно бледен. А митинг, оцепенев, молчал.
Он молод - ему 31. Высок, худощав. Пришел в редакцию "ЛГ", когда на столе у меня лежала сверстанная полоса о прокурорском надзоре за КГБ. От саратовских друзей я знал - он известный в области радиожурналист. В июне стал депутатом. А через месяц ошеломил всех своим признанием.
Я не собирался его исповедовать, расспрашивал о другом - чем закончилось следствие о первомайском избиении депутатов курсантами милиции (и такое было в Саратове). Рассказывал он легко, напористо, правда, чуть нервно.
Он уже собирался уходить, но - медлил, глядя на полосу. Кивнув в ее сторону, спросил, всерьез ли интересует меня тема надзора за КГБ. Потом, еще поколебавшись, развернул на столе газету саратовских неформалов с заголовком на первой полосе "Как меня вербовали в КГБ". Я попросил рассказать подробнее.
- Это случилось в апреле 88-го. Мне тогда было 27. Сижу у себя. Звонок - кадровичка приглашает. Поднимаюсь на этаж, вхожу. Она представляет мне мужчину лет сорока - тот назвался Владимиром Ивановичем - и уходит. А когда мы остались одни...
...Когда они остались одни, гость аккуратно закрыл дверь на ключ, подошел вплотную и показал удостоверение майора КГБ. Был он спортивно подтянут, приятно вежлив, но в то же время тверд. Вначале хвалил - за острые репортажи, за умение говорить с людьми. Пототом стал рассказывать ему его биографию. Владимир Иванович знал о Григории Ахтырко все - о том, где Григорий учился и как однажды его участие в студенческом "загуле" закончилось конфликтом с милицией. И еще о двух - семейных уже - эпизодах. Ощущение жутковатое: будто этот человек обладал способностью видеть сквозь годы и стены.
Нет, он не шантажировал - нелепо было бы, слишком незначителен этот бытовой компромат. Владимир Иванович сказал лишь, что нужна его помощь. Какая? Доносить на друзей и коллег? Нет, речь - о серьезной информации. Он, Ахтырко, много ездит. В области оборонные объекты. Возле них нередко бывают западные журналисты и другой подозрительный люд. Нужно сообщать о них - в обороне важна каждая мелочь. И еще: в стране начались перемены. Не все относятся к ним хорошо; местная бюрократия их саботирует, ловко подстрекая левых на экстремистские выпады. Хорошо бы знать о таких фактах заранее. Владимир Иванович подчеркивал: мы у себя, в своей организации, по убеждениям левые, мы за перемены, но без обострений и кровавых конфликтов.
-...Не то чтобы я полностью поверил, - вспоминает Ахтырко. - Я принял его концепцию как рабочую гипотезу: а вдруг так? К тому же я был в эйфории после XXVII съезда: началось! И даже решил вступить в партию. И вступил - потом. Но не буду врать, главный мотив моего "да" был другой: я испугался. Чувство такое, будто я весь во власти этого человека. Страх безотчетный. Хотелось хоть как-то ослабить его. И я согласился.
- Но почему выбор пал именно на вас?
- А почему вы думаете, что только на меня?.. Потом я узнал, что еще два моих сослуживца - тоже сексоты, то есть секретные сотрудники. А скольких я не знаю!.. Да и в вашей редакции, я уверен, они есть. Такая система.
- Вам платили?
- Пытались, но я отказался.
...Первая просьба - съездить в город Н. Неподалеку от него должны ликвидировать военный объект, и нужна была общая информация - о настроениях и поведении людей. Он поехал. В час "икс" увидел: горожане, высыпав на улицы, смотрят, как над степным горизонтом из спецшахты, опираясь на огненный столб, медленно взлетает баллистическая ракета устаревшей конструкции - без боеголовки, затем исчезает в стратосферных высях, чтобы, упав в намеченный квадрат, умереть в океанских глубинах. Вернувшись, он позвонил. Ему назначили встречу - в 12.30 в гостинице "Волга". Поднимался на второй этаж, шел, как советовали, "с каменным лицом" в названный номер, на ходу отметив: и швейцар, и дежурная по этажу взглянули на него, как сквозь стекло.
Дверь в номер была приоткрыта. Ее тут же замкнули, как только он вошел. Подробно выспрашивали. Рассказывал, не понимая: зачем?.. Тысячи людей знали о часе "икс", миллионы видят подобное на экранах ТВ, когда в космос запускают что-либо дорогостоящее. О том, что делалось в городе Н., наверняка уже доложено в рапортах профессионалов. Наконец понял: его натаскивают. Вот его усадили за стол, и под диктовку он написал первую строчку рапорта: "Источник сообщает, что в городе Н. такого-то числа..." Заминка вышла с подписью - нужен был псевдоним. Случайным именем подписываться не хотел. Вспомнил одноклассницу - был в нее влюблен. Сейчас она замужем, девичья фамилия ей не нужна. Так в системе саратовской госбезопасности появился агент-романтик по кличке Литовченко. Псевдоним должен был, по его замыслу, стать талисманом от темных страстей, одолевающих тех, кто ведет двойную жизнь.
- Я давал обычно информацию о событиях. Очень редко - о людях и никогда - о друзьях, это было моим условием.
- О людях - каких именно?
- О тех, кто, по мнению моих опекунов, мог быть "потенциальным противником". Мне подсказали, как "выходить на связь". Звонят, допустим, мне на работу, в комнате люди, я кричу: "Здорово, Дрюня!" Очередного опекуна, старшего лейтенанта Росошанского, звали Андреем, мы с ним ровесники, были на "ты", телефон 24-05-77. Ну, дальше такой разговор: "Слушай, у тебя есть бутылка?.. Хорошо, а то я не взял... Но я смогу только после работы, в 18.30. На пару конов нам хватит..." Имеется в виду покер, я им студентом еще увлекался, все знают. Это прелюдия. А потом идет информация, допустим, такая: "Да, ты знаешь, виделся я с этим... Ну, ты помнишь, в параллельном классе учился... Плохо дело... Что-то у него с женой не клеится..."
- А что это означает?
- Что "объект внимания" себя никак не проявляет. Встречаемся, конечно, не после работы, а в 12.30. Место - там же, в гостинице. Или на явочной квартире.
...Он вскоре понял: его вояжи к оборонным объектам, в общем-то им не нужны, это всего лишь подготовка. К чему? Придя на встречу, битый час рисовал он словесные портреты встреченных в командировках людей. Зачем? А собеседник (на этот раз его "передали" майору Сергею Корнилову - тел. 91-22-43) не отпускал - возникали новые темы: как там твои афганцы?.. Ахтырко, сделав репортаж о "Союзе помощи афганцам" - такое возникло в Саратове движение, - продолжал бывать в их клубе. Так же, вскользь интересовались его опекуны неформалами, с которыми Ахтырко сводили журналистская работа и общительный характер. Среди неформалов были уже заметные лидеры, и Григорию на очередной встрече предложили дать "психологический портрет" одного из них, предварительно похвалив: "У тебя это здорово получается".
Они не заметили, что он, улавливая направление их интереса, уводил их воображение от реальных "психологических портретов" и ситуаций. Морочил их.
- Теперь я понял, кого именно из меня хотят сделать. Но из-за хохлацкого своего упрямства да еще по репортерскому легкомыслию решил: буду "кротом". Буду делать вид, что "учусь", а сам соберу материал.
Вначале казалось - быть "в образе" несложно: главное - на встречах сыпать анекдотами, ругать евреев - это собеседникам очень нравилось - и в то же время с простодушием первооткрывателя пытаться внедрять в сознание собеседников крайне левые взгляды. Но то, что происходило в СПОКе (Совете представителей общественных комитетов), а затем в КСК (Клубе-семинаре кандидатов в депутаты) и на городских митингах, захватывало его уже совсем не как репортера. Он становился там действующим лицом. Он чувствовал, что именно там, в общении с такими же, как и он, "начинающими политиками", обретает подлинно себя, вырабатывая в себе приемы открытой борьбы за жизнь, достойную человека. И встречи с опекунами стали тяготить его.
К тому же он успел - в меру возможного - изучить их. Они все - так он понял - были благополучными людьми: квартиры, спецполиклиника, продуктовое обеспечение. Они не знают слова "достать", а просто едут и "берут", потому что перед ними открываются все двери. Когда один из его опекунов сказал на ходу другому, что "взял" новый мебельный гарнитур, тот, другой, уточнив, какой именно, оживился: надо тоже "взять". Хотя Ахтырко знал, что ни в одном мебельном магазине ничего похожего на гарнитуры давно уже нет. То, что говорил ему в день вербовки майор Владимир Иванович - об антибюрократических настроениях в их среде, - сейчас невозможно было вспомнить без усмешки: Ахтырко теперь знал, что саратовская система госбезопасности давно и прочно срослась, в том числе и родственными узами, с партсоваппаратом. Рассыпалась в прах и его иллюзия об обновлении партии.
Сейчас это наглядно демонстрирует 1-й секретарь Саратовского обкома К.Муренин. Став председателем облсовета, он даже не попытался сменить кабинет - сидит там же, в обкоме, за крепким милицейским кордоном. Подальше от народа! Несмотря на решение российского парламента о невозможности совмещения этих двух должностей. Несмотря на протесты саратовцев.
- Я стал избегать встреч с опекунами. Но моя бывшая "вторая жизнь" угнетала, мешала мне. Я уже стал кандидатом в депутаты, участвовал в предвыборной борьбе, видел, как надеются на меня люди. Им нужен был таран против партократии. Они живо откликнулись на мои главные тезисы: о ротации управленческих кадров, во всех структурах, об устранении монопольной власти одной партии.
...И он решил публично покаяться. Рассказать всем, что и как с ним случилось. А главное - обнародовать свои мысли о КГБ. О том, какую опасность для страны и народа таит в себе, по его мнению, эта организация. Особенно сейчас, в критический для нас момент.
Но вначале он вышел из партии. Затем победил на выборах, намного опередив шестерых соперников. Потом, собрав у своего друга Сергея Рыженкова руководителей неформальных групп, рассказал историю своей вербовки. И почувствовав, что - всё, больше откладывать нельзя, через несколько дней на центральной площади Саратова обратился к митингу с признанием, ошеломившим всех.
- Система внедрения "секретных сотрудников" в общественные движения разрушает личность... - говорит Ахтырко. - Нет, меня не внедрили, но и тот небольшой опыт двойной жизни сказался и на мне: я стал подозрительным и чересчур жестким. Но главное все-таки в другом. Я понял: нынешняя система госбезопасности обеспечивает безопасность лишь партократов, не намеренных перестраивать нашу жизнь.
- Что из этого следует?..
- Необходимо президентским указом перестроить КГБ. Отделить функцию военной разведки, которой, кстати, и так занимается ГРУ - Главное разведывательное управление при Генеральном штабе. Зачем дубляж? Вывести из подчинения КГБ погранвойска, которые не столько защищают наши границы от врагов, сколько от тех, кто хотел бы уехать. Сократить наполовину штаты КГБ и подчинить его не партократии, а закону. И, наконец, главное: ликвидировать институт "сексотов", развращаемых деньгами и тайной властью над людьми. Потому что самая, на мой взгляд, аморальная власть - это власть страха...
"Литературная газета", 24.10.1990
